Золотые Зерна Сказкотерапии

Всем, кто любит
Жили-были на свете Иван да Марья. Ладно жили: дружно да весело, друг о друге заботились, во всем помогали. Деток у них народилось пятеро – трое сыновей да две дочери. Словом, настоящая Семья! Жили они, радовались и не знали, что беда уже рядом притаилась.
Поехал как-то Иван в воскресный день на базар, кое-чего для хозяйства прикупить. И уже домой возвращался, да увидел такую картину: народ столпился и кого-то, открыв рот, слушает. Подошел Иван поближе. А внутри людского кольца бабулька невзрачная стоит и тусклым невыразительным голосом бубнит что-то.
«И что народ рты раскрыл?» — удивился Иван и уже хотел уходить, но до слуха его кое-какие слова долетели.
«Это что же получается, — вещала старушка, — кто-то бедно живет, концы с концами еле сводит, а кто-то с жиру бесится!» И слова эти вдруг в самую душу Ивану запали, задели его не по-хорошему. Вспомнилось мужику, что сосед его Степан новые хоромы себе построил на два этажа. Сроду Иван никому не завидовал, а тут забылось ему, почему-то, что у Степана трое дюжих сыновей, да все в женихах уже ходят. Забылось, как Степан с парнями своими, отставив сон и отдых, каждое бревнышко на собственных плечах перенесли да в сруб сложили. Забылось, как зимними темными вечерами соседи резали веселые наличники для своего терема, как руки их умелые ни минуточки не отдыхали, как он же сам с женой своей Марьей руками всплескивал да хвалил узоры резные. Все забыл Иван в тот момент – одно помнил: у Степана терем выше да краше, чем у него!
А дальше – больше! Слушает он бабульку, а мир вокруг все черней и беспросветней кажется. И другие  люди хмурые стоят, мрачно перешептываются: «Правду говорит старуха – нет в мире справедливости!»
Не заметил Иван, как до вечера простоял в этой серой толпе, правдоискательницу слушая. Вернулся домой на вечерней зорьке.
Выбежала Марья встречать долгожданного мужа и обомлела – как подменили любимого! Ясные голубые глаза Ивана в стальной прищур сузились, губы в тонкую злую линию поджались. Смотрит, словно насквозь прожигает.
— Как дела, Иванушка? – Марья спрашивает.
— Как сажа бела! – Иван отрезает.
— Устал ты, любимый, — не отступает жена.
— Как не устать, — ворчит Иван, — когда дороги – сплошные ухабы!
Борща наваристого Марья наливает, душистого хлеба ломоть подает, а муж в одну точку уставился и без аппетита борщ в себя вливает – мысли его черные одолели.
И пошла с этого вечера совсем другая жизнь. Смеха да радости в доме не стало. Целыми днями Иван за всеми следит да недостатки подмечает: всё вокруг не то и не так! Не только чужие люди, собственные дети от бати шарахаются – ничем ему не угодишь.
Марьюшка аж с лица спала, ночами плачет-заливается. К милому на кривой козе не подъедешь — всем не доволен.
А в один черный день, когда муж особо придирчивым и ворчливым был, Марья вдруг почувствовала, как холодная змея раздражения вползла в ее сердце и стала вить там гнездо. И сразу все достоинства любимого померкли, а недостатки стали явными, даже выпуклыми. Видит Марьюшка сидит перед ней стареющий мужчинка: взгляд тусклый, плечи понурые и «бу-бу-бу».
«Чужой совсем! Никакой-то радости от него! – подумала так Марья, да сама этим мыслям ужаснулась. А потом свои думы собрала, в чувствах порядок навела и решила твердо: «Надо свое счастье спасать! Схожу-ка я к бабушке».
Бабушка у Марьи жила на маленьком хуторе посреди векового леса. Муж ее, стало быть, Марьюшкин дед, кем-то вроде лесника был. Да в прошлом году заснул дедушка и не проснулся. Вот теперь бабуля одна на хуторе и жила. Одни люди удивлялись, как ей одной в лесу-то не страшно. А другие шептались: «Да она смолоду с лешаками да болотниками зналась – чего ж ей в старости бояться».
На счет лесной нечисти Марья ничего сказать не могла – не знала. А вот то, что при болезни и в любую трудную минуту односельчане к бабушке бежали, — это она знала точно. Мудрая была бабушка да прозорливая: секреты многих трав знала, в любой беде посоветовать и помочь могла.
Испекла Марья с утра ржаных хлебов, которые бабушка очень любила, поставила в корзинку кувшин со свежим молоком и отправилась в путь-дорогу. К обеду вышла на полянку, к бабушкиной избушке.
А та уже давно внучку  на порожке поджидает, лучится всеми своими морщинками – рада! Обнялись, поцеловались три раза. Марьюшка бабушке все поклоны передала, все новости деревенские рассказала. Посидели на крылечке, помолчали. А потом бабушка внимательно взглянула на Марью: «Ну, внученька, рассказывай, что за беда у тебя приключилась».
Заплакала Марьюшка и поведала бабуле про свою печаль-кручину. Выслушав ее рассказ, старушка вздохнула: «Да, внученька серьезная беда приключилась с твоим Иваном. Где-то он на своем пути с Кривдой-Хулой пересекся, да бациллами, которые она вокруг себя сеет, заразился. В его-то возрасте легче всего эту заразу подхватить».
— Да где же он с ней встретился? – удивилась Марья
— А с ней, девонька, где угодно, встретиться можно. Иногда она добрым товарищем-попутчиком прикидывается, идет рядышком да в мысли твои яд потихоньку вливает: «Ах, как все вокруг погано! Как нам с тобой, добрым людям, жить-то на этой земле? Хоть сейчас в гроб ложись да помирай!» А бывает, старцем седобородым обернется, с богатым жизненным опытом. И все-то он про жизнь-злодейку знает, все ее темные стороны подробно тебе опишет! Иногда же, внученька, коварная Хула тебе грамотку в руки сунет. А там все так умненько да складненько все о том же: «Нет житья хорошему человеку, одна мерзость да гадость вокруг!» Вот так ходит по земле злодейка и всех, кто с ней встречается да в разговоры вступает, своими бациллами заражает: человек уже ничего после этого вокруг, окромя худого, и не видит.
Вот Иван твой. Разве раньше у него жизнь легче была, или все вокруг ангелами порхали? Нет, конечно. Только другими глазами он на жизнь-то смотрел – незамутненными, здравыми. И в глазах этих мир отражался во всем его многообразии: и светлое — и темное, и красивое – и безобразное. А если человек видит, что ночь обязательно ясной зоренькой обернется, после зимы лютой – весна-красна придет, что же ему горевать-то?  Потерпи немножко – печаль радостью сменится! Теперь же у него словно шоры темные на глазах: ничего кроме безобразия не видит. Да еще, наверное, время от времени ездит злом бацильным подпитываться?
Подтвердила Марьюшка, что муж в воскресные дни повадился не в Храм Божий ходить, а в город ездить «по делам», как он говорит.
— Так вот значит, какие у него там дела! — И вспомнила Марья, что после города Иван еще мрачнее, чем обычно возвращается, еще ворчливей и придирчивей становится.
— Что же мне делать-то, бабушка? – пригорюнилась Марья.
— По-прежнему Ивана любишь? Не торопись. Загляни в свое сердце и ответь, есть ли у тебя силы бороться за своего суженного против Кривды-Хулы?
Марья призадумалась, и вдруг так ярко вспомнилось, как она впервые с Иваном повстречалась, как в глазах его утонула, как сердце запело от счастья! Да разве сможет она предать их любовь, годами испытанную да проверенную!
— Готова я, бабушка, за Ивана бороться! Только вот ума не приложу, как мне со злодейкой Кривдой справиться.
— А ты думай, соображай, внученька! Вот, к примеру: Кривда-Хула морок на людей насылать любит. Что лучше всего против наваждения помогает?
— Здравый смысл? – несмело предположила Марьюшка и улыбнулась, увидев, как радостно закивала бабушка.
— Правильно, детка, в борьбе с Кривдой главное – голову не потерять! А чем мы с тобой от раздражения, подозрительности и нетерпимости защищаться будем?
— Терпением, сердцем кротким да отходчивым, — уже смелее заговорила Марья.
— Ай, да внученька! – одобрила старушка. А против слова злого, обидного, что у нас имеется?
— Шутка веселая, да смех исцеляющий!
Тут бабушка посерьезнела и произнесла:
— Всё так, Марьюшка! Есть у людей разное оружие против Кривды-Хулы, но самое важное – это Любовь. Если нет в сердце искренней любви к своему ближнему, ни за что Хулу не победить! Знаю, внученька, сильна твоя любовь к Ивану, но и поддержка ей не помешает. Выпей-ка отвар из душистых лесных трав, я в него для укрепления сил твоих цветок иван-да-марья добавила – символ неразделимости вашего союза с любимым.
Выпила Марья бабушкин медовый отвар, поблагодарила ее, поклонилась ей в самые ноженьки и отправилась домой.
… Вот приходит очередное воскресенье – Иван с раннего утра в город умчался. Проводив мужа, Марья перед образами свечку затеплила, Бога о помощи в трудном деле попросила. Затем облилась чистой ключевой водицей и  надела свой самый нарядный сарафан, сделав все так, как бабушка научила. Дети словно понимая, что происходит что-то важное и необычное,  ни о чем ее не спрашивали, только следили за ее сборами тревожными взглядами.  Напоследок наказала Марья старшей дочери за младшими следить и решительно зашагала в сторону города.
Добралась Марьюшка до города, когда солнышко уже высоко стояло, ходит она по улицам, по сторонам посматривает, Ивана своего выглядывает.
Недалеко прошла – оказалась на городском базаре. Везде суета, зазывные крики, мелькание товаров и лица, лица, лица… Совсем Марья растерялась, да вдруг увидела неподалеку большую толпу. Подошла, встала в задних рядах и спросила у женщины, которая рядом оказалась:
— А что это народ столпился?
— Правду слушает! – отрезала та. А у самой брови насуплены, лицо мрачное.
Екнуло у Марьи сердце: «Здесь надо любимого искать!»
Стала она потихонечку к центру пробираться, и, чем ближе к нему оказывалась, тем раздраженней и злее становились вокруг люди.
И вот, наконец, увидела Марья объект общего внимания: невысокая серенькая старушонка с невыразительным лицом о чем-то вещает собравшимся. Прислушалась Марьюшка.
— А еда-то теперь несъедобная. Немчура заграничная специально для русского человека ее придумала, чтобы извести, со свету сжить. Делают-то ее из навозу, из глины, из того, что нутро человеческое переварить не может.
Люди вокруг кивают мрачно, поддакивают. Смотрит на них Марья и удивляется, словно морок на всех нашел. Самое время здравый смысл на помощь призвать.
— Что же это вы, бабушка, говорите? Разве мало нам земля-матушка чистой да полезной пищи дает? И зерна разного, и фруктов и овощей. А в лес зайди! Там тебе и грибы, и ягоды! С голоду не пропадем, лишь бы сами не ленились да не пакостили там, где живем – с благодарностью и заботой к природе относились. Ведь так, добрые люди? – обратилась Марьюшка к окружающим ее людям.
А те, словно, проснулись: глазами хлопают, друг на друга удивленно глядят.
— А верно говорит красавица! – раздались голоса.
С бабки вмиг благость и спокойствие слетели. Ощерилась она на Марью, шипит, слюной брызжет:
— Ты сама-то, кто такая? Ой, глядите, люди добрые, не из этих ли самых вредителей-шпиёнов выискалась? За вашими животами и душами явилась!
Народ от Марьи отхлынул – в глазах настороженность, недоверие, кулаки сжаты!
Собрала Марья всю свою волю в кулак и улыбнулась всем светло и открыто. Словно солнечный свет заиграл на лицах.
— Что вы, бабушка, — ласково произнесла она. Земля эта моя родимая: здесь родилась, здесь и помирать буду.
— Чем докажешь? – ярится старуха.
А Марьюшка вдруг тихонечко запела. Звуки колыбельной, ласковой, как сама матушка, поплыли над толпой. И показалось вдруг людям, что все они вернулись в свое безоблачное детство, где все наполнено материнской любовью и заботой.
Песня же незаметно перешла в плясовую, веселую и безудержную. И слушатели мысленно перенеслись в те дни, когда были молодыми, и кровь бурлила в венах, и силушки было, хоть отбавляй, и радость переполняла душу!
А в напев уже вкралась грустинка свадебных песен. И каждому вдруг припомнилась его Любовь, всем вдруг захотелось немедленно увидеть и обнять своих возлюбленных, Богом им подаренных на всю жизнь.
Песня же вдруг снова в колыбельную превратилась, словно замкнулся виток жизни и начал раскручиваться дальше в своей бесконечности…
Растаяли в воздухе последние звуки, а люди все стояли молча, не в силах справиться с чувствами, переполняющими их. Словно живительный ливень омыл их души – все засверкало и заискрилось по-новому!
Из толпы послышались голоса:
— Наша она! Так сердце песней тронуть может только тот, кто с этой песней родился и рос!
— Ишь, разголосилась, — зло проворчала старуха, понимая, что Марья выиграла этот поединок.
— Извини, бабушка, что пела своим голосом – с чужих голосов петь не приучена, — озорно тряхнув головой, весело ответила певунья.
Народ рассмеялся, и словно последний морок развеялся: все вокруг улыбаются, лица у всех светлые да открытые.
— Кто ж ты такая, умница? – поинтересовались из толпы.
— Жена она моя любимая, — вдруг раздался голос прямо за ее спиной, и руки мужа ласково легли на ее плечи. Марьюшка в пылу спора и не заметила, как Иван, пробравшись сквозь толпу, крепкой необоримой стеной встал возле жены. Прислонилась она к нему и счастливым сердцем поняла, что снова ЗА МУЖЕМ.
Но старуха не спешила сдаваться. Сверля Марью своими злобными глазками, она вкрадчиво произнесла:
— Ну, то, что умная да смелая, ты доказала. А вот, как у тебя с честностью? Ответь-ка, красавица: не уж-то на мужа своего Ивана никогда не раздражалась, в выборе своем не сомневалась? А меня так-таки ни разу не призывала да на мужа своего не насылала? Любовь-то твоя за годы совместной с ним жизни, небось, до сухого листика скукожилась? Отвечай честно народу!
И много вопрошающих глаз обратилось на Марью, а руки любимого дрогнули и поползли с ее плеч. Вот оно, самое главное испытание, про которое бабушка предупреждала!
Заглянула Марьюшка в свою душу и медленно, но твердо стала держать ответ.
— Это ты правду сказала: и сомнения были, и раздражение душу мутило. Но тебя, врагиня, никогда на голову Ивана не посылала, зла ему не желала!  А любовь моя к мужу теперь даже сильнее сделалась. Благодарю тебя – научила, что счастье наше хрупкое, в защите нуждается! А теперь, Хула-Кривда, прочь отсюда! Не отдам тебе Ивана!
Как услышала старушонка, что Марья имя ее угадала, взвизгнула зло, подпрыгнула на месте и, превратившись в темный сгусток, унеслась прочь.
Обнял Иван свою Марью, и все вокруг облегченно заулыбались.
Тут и сказку закончить можно…
Только, если вы думаете, что Иван так сразу от вредных бацилл исцелился, то ошибаетесь! Марьюшка еще долго его лечила: здравым смыслом, сердцем легким отходчивым, шуткой веселой, а, самое главное – своею Любовью.
Ольга Соколова