Золотые Зерна Сказкотерапии

Музыка сопровождала меня всю жизнь – спасибо моим маме и отчиму. Сколько себя помню, а помню я себя лет с пяти, в доме постоянно звучала музыка. У нас был большой радиопроигрыватель, на нем постоянно крутились пластинки. Почему-то мои родители всё любили делать под музыку, и я тоже к этому привыкла, и очень любила делать уроки и даже готовиться к экзаменам под музыку. Вкусы у них были разные, но они сумели как-то признать право друг друга на свою музыку и даже полюбить её; поэтому я выросла довольно всеядной, сделав для себя следующий вывод: любая музыка имеет право на существование, если она талантлива.
Сейчас вдруг поймала себя на мысли – пишу о музыке своего детства и вдруг так отчётливо вспоминаю родителей и свое к ним отношение тогда; вспоминаю наши вечера, о чём мы говорили в то время, свои мысли и чувства – оказывается, музыка пробуждает память сердца и тем самым обладает чудесным свойством переносить человека в любое время его жизни, всюду, куда пожелает его память…
А недавно я узнала о ещё одном волшебном свойстве музыки – она может помочь людям чувствовать на одной волне, «думать на одном языке», особенно в тех случаях, когда невозможно подобрать слова. Музыка, наконец, может разбередить душу, вызвать неудержимые слезы раскаяния и очищения…
С помощью музыки легче всего представить себе, что чувствовали, что волновало людей разных эпох — музыка переносит нас туда с легкостью, большей, чем у самой совершенной машины времени, делая тем самым нерасторжимой нашу связь с предками. Так не прерывается родовая память… Благодаря волшебству музыки запросто объясняется в любви возлюбленной даже самый застенчивый влюбленный…
С детства я любила слушать тяжелые старинные пластинки на 72 оборота, на которых звучало по 2-3 песни – их собирала моя мама. Еще маленькой я запомнила романсы, которые исполняли Леонид Собинов и Надежда Плевицкая, Тогда я еще не имела представления о трагической судьбе Плевицкой — ее вместе с мужем, белым генералом, большевики обвинили в создании белогвардейского центра, планировавшего уничтожить советскую власть…
Потом этот репертуар расширился песнями Клавдии Шульженко –голос Шульженко мне тогда не очень нравился, зато исполнение запомнилось на всю жизнь: с детства помню ее «Синий платочек», «Руки» и «Три вальса», так как она их никто никогда не исполнял. Это были не песни, а маленькие пьесы, в которых протекала жизнь обычных людей со своими страхами, любовью, переживаниями.
Тогда же я услышала в исполнении Лидии Руслановой «Валенки», а потом «По муромской дорожке» и «Что ты жадно глядишь на дорогу?» и буквально заболела её чуть хрипловатым, глубоким голосом и потрясающей искренней и переворачивающей душу манерой исполнения русской песни…
Слушая ее голос, мне хотелось плакать и улыбаться одновременно, порой хотелось кинуться в безудержный пляс, прищелкивая каблуками мягких сапожек.
Однажды мама предложила мне уехать за границу – кто знает, сказала она, может быть, там моя жизнь сложится более удачно и счастливо. А я на полном серьёзе ответила ей, что не представляю себе жизни на чужбине – я не смогу жить без русской музыки, ее особого лада, искренности и задушевности. Было мне тогда не больше двадцати, но видимо, уже тогда я понимала, что музыка – одна из самых важных составляющих моей жизни и она необходима мне как пища, как лекарство для души, без музыки душа моя начинает высыхать, я просто ощущаю это физически …
Позднее возникало ощущение, что уши мои заткнуты ватой повседневности, грубой реальности – если удавалось вновь услышать музыку моего детства – заглушка из ушей выпадала, я начинала слышать все звуки с повышенной обостренностью и чувствительностью. Кажется, все тело начинало наполняться музыкой и светом! Энергия музыки циркулировала свободно и радостно…
Кажется, в год моего рождения был I конкурс Чайковского, к нам приезжал симпатичный, кудрявый, с прелестной открытой улыбкой американский пианист Ван Клиберн – не случайно в нашей стране его ласково называли «Ваня». Поэтому очень рано с пластинки я услышала I концерт Чайковского, который обожал отчим. Теперь, когда его передают по радио – вспоминаю свое уютное сидение на полу с куклой и звуки этой бессмертной музыки.
Так же с раннего детства помню песни Александра Вертинского, столь любимого моей мамой. По-моему, его «Доченьки», «Чужие города», «В синем и далеком океане», «Пани Ирэна», заменяли мне классические колыбельные… Тогда я еще не представляла, что когда-нибудь мама познакомится и даже подружится с его вдовой Лидией Владимировной Вертинской, которая много интересного расскажет ей об их знакомстве с Вертинским в Харбине, куда оба попали во время страшного русского исхода после революции… О том, как мой дядя Женя перемигивался с дочками Вертинского (окна квартиры бабушки были напротив окон квартиры Вертинского в Козицком переулке) я упоминала ранее.
В конце шестидесятых годов в Москву приезжали Ив Монтан и Симона Синьоре. Вспоминаю одну из любимых моих пластинок, купленных родителями в то время. На ней пела Эдит Пиаф – её «Милорд» и «Гимн любви» я могла слушать бесконечно, а ведь я тогда ещё не знала о том, что «Гимн любви» полумертвая от горя Эдит Пиаф исполнила в день гибели своего возлюбленного, боксёра Марселя Сердана. Но видимо, детское сердце чувствовало эту боль и глубочайшую искренность…
На другой стороне пластики пел Ив Монтан. Свои песни он исполнял под аккордеон, с тех пор пение под аккордеон ассоциируется у меня с Парижем, с французскими шансонье…
У меня в детстве была и другая любимая пластинка – на одной стороне великий певец Георг Отс исполнял замечательный вальс из «Моста Ватерлоо». Когда-то в любовном романе «Анжелика и король» я прочитала, что главного персонажа, графа Жофрея де Пейрака называли Золотым голосом королевства. Слушая волшебный, густой, мужественный баритон Отса, я думала, что именно так должен звучать Золотой голос королевства (арии из «Мистера Икса» я услышала позже, посмотрев лет в девять одноименный фильм).
На другой стороне грампластинки совершенно ангельским голосом пела мало кому известная певица Виктория Иванова. Позже я прочитала про ее судьбу — была она очень толстой, страшно этого стеснялась, поэтому так и не решилась выйти на настоящую оперную сцену, лишь выступала на радио, да записывалась на пластинках.
Отчим и мама любили и оперную классику — еще в пяти-шестилетнем возрасте я мурлыкала «Арию Грязного» из «Царской невесты» Римского-Корсакова. Чуть позднее к этому присоединились «Ария тореодора» из «Кармен», «Каста дива» из «Лючии де Ламмермур», «Песенка герцога» из «Риголетто», «Заздравную чашу налейте, налейте» из «Травиаты».
Благодаря музыкальной школе имени Гнесиных и чудесным урокам музыкальной литературы в мою жизнь навсегда вошли гавоты Люлли; до сих пор нежно любимые мной «Марш из Аиды», «В пещере горного короля» и «Утро» из «Пер Гюнта». Это было волшебно – мы выключали свет, горели только свечи, и лилась музыка, а мы слушали, слушали и пропитывались звуками до краев…
А обожаемый мною Моцарт? Кажется, что «Маленькая ночная серенада», «Дивертисмент», «Симфония №40», «Свадьба Фигаро» были всегда в моей жизни. Сейчас все входящие звонки в моем мобильном телефоне начинаются с сороковой симфонии Моцарта, и порой я не тороплюсь сразу отвечать на звонки, наслаждаясь проникновенной мелодией…
Любила ли я петь? Конечно, мама говорила, что уже в коляске я вместо обычного гуления всё время пела «ля-ля-ля». Потом было пение перед бабушками в беседке (об этом упоминала ранее). В пионерском лагере (куда я ездила на все три смены в течение шести лет) принимала участие в художественной самодеятельности, с удовольствием ездила с хором в Дворец Пионеров в Москве на праздничные концерты. Хотя была в детстве стеснительной и от страха могла забыть, куда ставить руки, (если надо было сыграть на фортепиано перед экзаменаторами или на концерте в музыкальной школе), но на пение это не распространялось – голос звучал всегда, и я получала огромное удовольствие, слушая свой голос, летящий в пространство. Позднее я обнаружила, что особенно хорошо голос звучит во время уборки в санитарной комнате (лучшая акустика в доме!) и с удовольствием пела сама себе часами, не боясь не понравиться тем, кто меня слушал, вернее уверенная, что все должно понравиться – вон как хорошо, как чисто, как красиво льется мой голос!
Поэтому с детства знала массу русских народных песен, арий, романсов. Как-то моя мама решила провести один эксперимент. Мы гуляли с ней по Рижскому взморью (мамочка была писательницей и каждый год ездила в дом творчества в Дубулты). Ей хотелось о чем-то подумать, я отвлекала ее своей болтовней и она сказала: «Если ты сможешь петь, не останавливаясь, не повторяясь в репертуаре, до следующего городка Майори (пять километров от Дубултов) я поведу тебя в кафе и угощу сладким супом «Луна» (хлебный суп из сладких сухарей), украшенным взбитыми сливками. Я выиграла пари и получила свое угощение!
В музыкальной школе с удовольствием пела в хоре. Сначала мне сказали, что у меня альт, чем слегка удивили – это же мальчишеский голос. Но голос у меня и ломался, как у мальчишки. Поэтому на два года мне запретили петь. Потом появилось второе сопрано.
В юности мне не хватало известного с детства репертуара, и я начала писать музыку на стихи любимых поэтов и исполнять уже свои собственные песни.
Почему не стала заниматься пением профессионально? Все время колебалась в выборе между музыкой и медициной: врачом хотелось быть с детства. Помню, какое неизгладимое впечатление в десять лет оставило посещение отделения реанимации, где работал отчим. Блестящие инструменты, сверкающие мониторы, утробное всасывание наркозного аппарата, профессиональный сленг медсестер и врачей (кстати, отчим говорил, что только в реанимации врачи относятся к своим медсестрам с почтением и уважением – они работают на равных, зачастую опытная медсестра знает больше, чем новоиспеченный врач). У них был заведен в отделении любопытный обычай: при поступлении медсестру нарекали Змеей, через три года работы она приобретала почетное звание Старой Змеи.
К тому же в десятилетнем возрасте я пролежала в нескольких больницах с подозрением на аппендицит (который мне так и не удалили) и полюбила врачебные обходы с лечащим врачом — он расспрашивал меня с интересом и сочувствием, щупал живот, осматривал зев. А почтительная медсестра, которая подавала доктору свежее полотенце, когда он мыл руки после каждого пациента в палате и почтительно записывала его назначения! Мне казалось это священнодействием и так хотелось приобщиться к этому священнодействию!
Поэтому выбрала медицину и не жалею об этом, хотя нет – порой мелькает мысль, что может быть жизнь моя была бы интереснее, если бы стала певицей или композитором. Я предприняла несколько попыток войти в этом мир.
Сначала взяла несколько уроков у замечательной камерной певицы, руководительнице ансамбля старинной музыки «Мадригал» Лидии Давыдовой. Она научила меня брюшному дыханию, обучила носовому дыханию, дала несколько упражнений для распевания, выучила со мной пару романсов. Но, к сожалению, не могла заниматься со мной постоянно – ансамбль разъезжал по всему миру и уроки наши проходили от случая к случаю, урывками.
Потом мама отвела меня к одной бывшей оперной певице. Мой недостаток с детства – неуверенность в себе, в своих силах и жажда похвалы, похвала действовала на меня как полив для цветка – я расцветала и была готова горы свернуть! Учительница по пению выслушала меня и довольно равнодушно сказала: «Ну, что, голосок средний, при большой работе может что-то и получится». Это было удар по самолюбию, мне сразу же расхотелось стараться. Я взяла у нее несколько уроков, потом, когда мама уехала, придумала повод в виде болезни, чтобы не поехать. Не решилась сказать ей об этом по телефону. Так прошел месяц, мне стало еще страшнее звонить и договариваться об уроке. И я сделала вещь, которой стыжусь до сих пор: я приехала к ней домой и опустила в почтовый ящик с номером ее квартиры конверт с оплатой за уроки за месяц. Она мне не позвонила – еще бы! Так я потеряла еще одну возможность научиться любимому делу…
Я закончила медицинский институт, и начала работать врачом-интерном в больнице. Мама узнала из газет о том, что Леокадия Масленникова (бывшая солистка Большого театра) объявила о создании в Москве Певческой Школы. Начался конкурс. Я довольно легко прошла два тура, исполняя романс Гурилева «Отгадай, моя родная, отчего я так бледна?» (мы его разучили с Лидией Давыдовой). Мои родители страшно обрадовались: дочка, без всякого блата так легко поступила в эту школу. Решили отпраздновать мое поступление.
Нам после двух туров рассказали о потрясающих предметах, которые должны были изучаться в Певческой школе: вокал, сольфеджио, музыкальная литература, итальянский язык, актерское мастерство, танец и пр. Нужно было придти на третий тур, чтобы сдать документы (так было объявлено). Поэтому я особенно не готовилась.
Накануне у меня в больнице было суточное дежурство. Пришла домой уставшая, голодная, совершенно не выспавшись. Отчим, добрая душа, решил меня покормить от души. С переполненным животом пошла на третий тур, даже не распевшись, как следует. И вдруг, о, ужас! Нас попросили еще раз спеть свой репертуар. Кое-как я промычала свой романс и, конечно же, была отчислена.
Самое страшное было для меня возвращение домой – дом полон приглашенных гостей, приглашенных на торжество победы, а что я скажу? Я шла всю дорогу и плакала – это было первое поражение в жизни! С тяжелым сердцем я переступила порог нашей квартиры и весело объявила растерявшимся гостям: «А я не поступила!» А потом полным голосом пела им весь вечер, пела, что помнила и любила. Голос поднимался к небесам, и в этом было мое утешение…
Конечно, надо было не сдаваться и попробовать поступить на следующий год, но мне не хватило мужества и… искреннего желания это сделать!
Недавно вспомнились слова Льва Толстого, сказанного им одной светской даме, которая говорила ему о своем желании стать писательницей. Толстой спросил ее: «А Вы можете не писать? – Могу. – Тогда не пишите». Видимо, это относится и ко мне. Одно дело петь для души, другое дело – петь так, чтобы пение было необходимо как воздух, как истинная и основная потребность души!
Отказалась ли я от пения совсем? Нет. Пою своей маленькой дочери, искренне надеясь, что запомнившиеся ей песни и романсы помогут сформировать правильный музыкальный вкус (как произошло в моем детстве). Что они защитят ее маленькие уши от льющегося со всех сторон музыкального хлама и чудовищной попсы, оболванивающей последние десятилетия нашу молодежь.
Пою вместе со своими пациентами на концертах, провожу музыкальные занятия «Исцеляющая сила искусства», на которых замечаю, как светлеют, разглаживаются их озабоченные трудностями нынешней действительности лица, как волшебная музыка моего детства окрыляет и вызывает у них желание творить, создавать что-то новое и неповторимое…
Осталась давняя мечта – начать петь в церковном хоре. Уверена – когда-нибудь она осуществиться – найдется время, силы и возможности, и голос мой сольется в едином хоре, вознося искреннюю благодарность Творцу, подарившему мне сей дар, сделавшему мою жизнь богаче и полнее.

Марина Владимова