Сад моих друзей

Вы спросили меня, когда я впервые ощутила радость бытия? Случилось это так…
Возле нашего типового пятиэтажного домика на окраине Москвы, казавшегося мне тогда огромным и необыкновенным, росло много деревьев, кустарников, среди которых особенно рьяно цвел шиповник. До сих пор я чувствую боль в коленках, напоминающую ту боль, когда я протискивалась через его заросли, доставая залетевший в него во время игры в «вышибалы» кожаный мяч. До сих пор помню густой, неповторимый аромат августовского шиповника!
На лужайке перед домом стояла деревянная, выкрашенная в зеленый цвет беседка, в которой постоянно сидели наши дворовые бабушки. Они о чем-то тихо беседовали, скорее всего, перемывали кому-то косточки, а мне тогдашней, четырехлетней казались волшебницами, которые договаривались между собой — где сегодня будут применять свою волшебную силу. Я могла часами смотреть на мелькание их серебристых спиц, напоминавших взмахи волшебных палочек. Я охотно подходила к ним, чинно здоровалась и, нимало не чинясь, не конфузясь, предлагала что-нибудь спеть. Они с удовольствием соглашались, я торжественно объявляла: «Песня «Катюша». Исполняет народная артистка Советского Союза Марина…» Бог знает, как я тогда пела, но первые в моей жизни аплодисменты снискала именно в то время.
Сзади нашего дома другие волшебницы развели необыкновенный Сад Цветов. Цветы были повсюду: они оплетали стены дома, пробирались по балконным решеткам, образуя изумительные орнаменты, ведь нет более свободного в своем замысле, более гениального художника, чем сама Природа! Цветы горделиво покачивались на множестве клумб, образуя роскошный ковер, пестревший всеми оттенками радуги. От детского восприятия осталось ощущение Чуда!
Мир, который окружал меня, казался бездонным, таинственным и даже пугающим – высокие, тянущиеся до крыши дома деревья, образовывали темные своды, кустарники росли среди густой травы, вперемешку с белым и красным клевером или «кашкой», как ласково мы называли его в детстве. Там мы играли в индейцев – превращаясь надолго в Оцеолу, вождя семинолов или Венету, вождя апачей (этих любимейших героев моего детства очень достоверно изображал тогда весьма популярный немецкий актер из страны соцлагеря, ГДР). Из этого состояния нас вырвать мог только окрик наших мам: «Мариша или Катя, идите домой, ужинать!» А мы жалко ныли: «Ну, мамочка, ну, можно еще одну минуточку»… Удивительное время моего детства, когда никому в голову не приходила мысль об опасности пребывания ребенка во дворе собственного дома, нигде не клубились во множестве преступники и маньяки!
Позднее для лучшего проникновения в образ вождя краснокожих я смастерила из бумаги налобную повязку, приклеив к ней белое голубиное перо, и сделала с помощью отчима деревянный индейский топорик — томогавк. Им я воинственно потрясала перед ошарашенной малышней, которые смотрели на меня с вытаращенными глазами, открыв рот, а я подкрепляла свой успех гортанными криками, которые (по книжкам, прочитанным в детстве) издавали индейцы, выходя на Тропу Войны: «Ио-хо-эхи!»
Возле беседки стояли качели, с которых я могла не слезать сутками; рядышком располагалось маленькое, уютное футбольное поле, которое под шлангом нашего управдома Филиппыча превращалось зимой в каток. О, этот несравненный Филиппыч! Дом наш представлял собой первый в Москве кооператив писателей и журналистов, публика была шумная, богемная, по слухам однажды в нашей квартире побывал сам Владимир Высоцкий. Приняв на грудь немного больше нормы, он якобы заснул в совмещенном санузле и был оттуда извлечен с помощью шланга того же управдома!
Так вот, каток моего детства! Почему-то родители упорно не хотели купить мне «фигурки», на которых катались другие девочки, мне были торжественно преподнесены коричневые мальчиковые «гаги», на которых я легко бегала по нашему катку, предварительно научившись кататься по паркету нашей двухкомнатной квартирки. Зато я наравне с мальчишками играла в хоккей, презирая этих слабачек – девочках на «фигурках!»
В детстве мы с родителями ходили на лыжах в Филёвский парк, до которого от нашего дома было рукой подать. Парк был огромный, очень зеленый. В зелени пряталось много торговых павильонов, где мы покупали на оставшиеся от выданных родителями на завтрак пятнадцати копеек, пакеты с жареной картошкой и лимонад под названием «Дюшес», вкуснейший, между прочим! На выходе из парка стояли автоматы, в которых за три копейки можно было выпить воду с апельсиновым или мандариновым сиропом. В парке были любимые мои аттракционы, иногда мы катались на «Чертовом колесе». В нижней части парка протекала довольно широкая в этом месте Москва-река (Филёвская пойма), по ней периодически бегали маленькие туристические теплоходики, сновали взятые напрокат на лодочной станции лодки-плоскодонки. Сверху вниз к реке спускались красиво выложенные террасы из кустарника. Наверху, в самом начале парка, стоял полуразрушенный господский дом (позднее я узнала, что он принадлежал графу Нарышкину), а тогда в нем жили люди, которым дали временное жилье после войны. Напротив дома стояла удивительная скульптура – фигура женщины, которая пыталась высвободиться из объятий мужчины. Скорее всего, фигура представляла собой аллегорию какого-нибудь мифологического персонажа, но помню свой детский ужас и любопытство, когда мне поведали страшную историю о том, что граф якобы застал свою жену в объятьях любовника и убил обоих, о чем должен напоминать этот памятник!
Но вернемся в наш двор. Перед подъездом стояли редкие в те времена автомобили, среди которых выделялась светло-голубая соседская «Волга». Однажды я просто подошла к пожилой женщине, стоявшей возле машины, и спросила ее: «А Вам случайно не нужна внучка?» Так я познакомилась с Розой Аароновной, ее сыном — дядей Юрой и невесткой – тетей Зи.
Может быть, она была для меня больше похожа на бабушку в истинном смысле этого слова: моя родная бабушка Ада была прелестным существом, с милыми ямочками на щеках, женщиной, выглядевшей чуть за пятьдесят. Её все принимали за мою маму, бабушка Ада этим очень гордилась и отнюдь не торопилась развеять заблуждение окружающих. С бабушкой связана сказка о «березовой каше», которую она мне частенько мне рассказывала, если я не слушалась; я вспоминаю наши с ней походы по улице Горького (ныне Тверской), Маршрут начинался от нашего дома вниз к Красной площади — ведь родилась я в знаменитом доме на улице Горького, недалеко от Тверского бульвара. Этот дом когда-то принадлежал княгине Зинаиде Волконской. В ее салоне бывал даже Александр Сергеевич Пушкин и, по преданию, именно здесь передал ее родственнице Марии Волконской то самое, знаменитое письмо для своих друзей-декабристов, томящихся в Сибири…
Позднее наш дом приобрел купец Елисеев, построил в нем магазин, во втором этаже располагался музей писателя Николая Островского, а наша коммунальная квартира была в третьем этаже. Напротив наших окон в Козицком переулке стоял дом, в котором была квартира любимого мной с детства певца Александра Вертинского, и мама рассказывала, что часто видела в окно знаменитый белый рояль певца и великого артиста, а с его дочками переглядывался ее младший брат Женя.
С бабушкой Адой и улицей Горького связано еще одно чудо моего детства, которое она покупала мне очень часто – сладкие черные прямоугольнички – маковички, исчезнувшие в одночасье, канувшие навсегда в Лету… Но это уже другая история.
Семейство Розы Аароновны приняло меня сразу, бесповоротно и на всю жизнь, благо своих детей у них не было. Больше всех меня любила Роза Аароновна. Что ей, бедной, только не приходилось от меня выносить? Например, я по сто раз на дню, во время наших прогулок, заставляла её повторять наизусть слова модной тогда песенки «Любовь – кольцо, а у кольца – начала нет и нет конца»… Роза Аароновна постоянно ошибалась в каком-нибудь слове, я сердилась, топала ногами, требовала всё повторить сначала, а она тихонько смеялась, радостным, заливистым, чуть дребезжащим смехом.
Старушка прошла всю войну военным корреспондентом, она сумела внушить мне трепет и уважение к фронтовикам — людям, полной мерой испытавшим ужасы и тяготы того времени, а военные песни «Эх, дороги» или «Моя любимая» были для меня не пустым звуком. Мы часто с ней вдвоём затягивали какую-нибудь из этих песен.
В углу ее комнаты стояло уютное, больше, глубокое вольтеровское кресло, в которое я любила забираться с ногами и читала «с выражением» любимого ею Сергея Есенина «Дай, Джим, на счастье лапу мне» или «Покатились глаза собачьи золотыми звездами в снег». На полочке возле кресла хранилась еще одна реликвия моего детства: книга «Четвертая высота» — её героиня, комсомолка Гуля Королёва была для меня в детстве недостижимым кумиром. Каждый месяц по примеру Гули Королёвой я «начинала новую жизнь» — вставала рано утром, точно по будильнику, делала зарядку и обливалась холодной водой. Правда, хватало меня ненадолго…
Роза Аароновна казалась мне вечной, еще бы – на вопрос о дате рождения она, смеясь, говорила: «Ах, я не могу точно сказать. Мама говорила, что я родилась за три дня до Еврейской Пасхи»…
Каждый раз, встречая меня в прихожей, она серьёзно спрашивала: «Кто вдохнул в тебя такую прелесть?» А я так же серьёзно возмущалась её «сюсюканьем» и шипела на неё: «Прекратите сейчас же! Мне стыдно… » Что это было? Бог его знает. Стеснение подростка, презирающего «телячьи нежности»? Или неумение принимать правильно дары Любви? Или впитанная с молоком матери сдержанность, даже скупость в проявлении нежности? Бедная мамочка, лишь позднее я узнала, что была она нелюбимой, нежеланной старшей дочерью – бабушка Ада происходила родом из богатой еврейской купеческой семьи, чей отец владел небольшим мраморным заводиком на Украине. После революции, чтобы спасти лишившуюся всего семью, бабушка вышла замуж за «якорь спасения» — дедушку, детство которого прошло в еврейском местечке, по которому, он, родом из бедной семьи, бегал, продавая газеты. В шестнадцать дедушка, носивший гордое имя Теодор, сбежал в Красную Армию, позднее выучился на рабфаке, став журналистом. В годы войны дед был военным журналистом, писал очерки о партизанах в Белоруссии, поэтому он так любил песню «Бьется в тесной печурке огонь», говоря, что песня эта и о нём, и о его любви к бабушке. А что же она? За полтора года до рождения моей мамы познакомилась бабушка Ада с австрийским дирижером и хотела уйти от деда, уехать навсегда с любимым за границу. Но тут родилась мама, «удержала её в семье», служа бабушке неким напоминанием о том, «что могло бы быть, если не…» Поэтому так трудно было выражать мамочке свою любовь мне, ей легче было писать об этом в письмах, поэтому так поздно научилась я нежности, лишь родив уже свою дочку. Но это уже совсем другой период моей жизни.
Бабушка Роза заменила мне родную бабушку Аду, которая умерла от рака, когда мне было шесть лет. Дедушка Теодор, герой войны, подполковник умер от глубокого разочарования в революции, которая по его словам «дала ему всё в жизни», вскоре после разоблачения сталинского культа личности на ХХ съезде партии. Было мне тогда всего два года.
Я очень любила Розу Аароновну, и даже когда мы переехали на другой конец Москвы, я приезжала к ней ещё много лет — в её гостеприимный, теплый, любящий дом. Пусть земля будет ей пухом, вечная моя Память и благодарность!
Очень много для меня в детстве сделали и дядя Юра и тетя Зи. Тетя Зи была болгаркой, переехавшей в Россию, выйдя замуж за дядю Юру. Она была довольно молчалива, скупа в чувствах, скучала по своей Родине и не очень любила советскую власть, о чем мне, к ужасу моей мамы (время было такое, о многом лучше было держать язык за зубами!) поведала как-то во время моего детства. Случилось это в один незапамятный день, когда я однажды влетела в их дом сияющая от счастья после «принятия в пионеры» в траурном зале Музея имени Ленина. Да, любопытная традиция была – радостно принимать в пионеры в зале, наводненном фотографиями в гробу человека, основавшего пионерскую организацию. Чего же испугалась мама? Времена была «застойными», вся правда о нашем режиме открылась мне в полную силу лет через двадцать.
От тети Зи я много узнала о болгарской истории, турецком иге, царе Борисе, святых Кирилле и Мефодии, давших нам письменность, замечательном болгарском историке Иване Важове. Благодаря ей, в мою жизнь вошли габровские коты, которым безжалостно обрубали хвосты скупые жители Габрова, чтобы оные коты меньше выпускали тепла во время своих шастаний из дома. С тех пор я очень люблю банницу (болгарский пирог с брынзой), мусаку (запеканку из картошки, баклажан и мяса), чечевичную похлёбку и таратор (болгарскую кефирную окрошку). От тети Зи я узнала о мартиничках – открытках, которыми обменивались на праздники в марте, с выпуклыми фигурками, которые можно было выдвигать из открыток. Она рассказала мне о церкви святой Марины в Пловдиве и я загорелась желанием когда-нибудь ее увидеть. Позднее мечта моя исполнилась…
Оказалось, что в Болгарии мальчиков тоже называют моим именем, одно время тетя Зи шутливо сватала за меня своего взрослого племянника Марина. После знакомства с тетей Зи я навсегда нежно полюбила Болгарию.
Своих детей у тети Зи не было, поэтому она любила наряжать меня как куклу. На мои выступления меня облачали в шикарный шёлковый халат тети Зи, на шее болталось несколько пар длинных гирлянд разноцветных бус, к ушам прицеплялись цветные клипсы, вокруг головы причудливо завязывался какой-нибудь экзотический шарф. Тетя Зи знала толк в антураже, она многие годы работала ассистентом режиссёра и вторым режиссёром на киностудии Мосфильма.
Дядя Юра был великолепным фотохудожником, заведовал отделом фотографии в одном всесоюзном журнале. Я с детства запомнила его потрясающую фотографию, обошедшую многие мировые журналы и получившую множество престижных наград – кажется, она называлась «Нежность» — на лугу мирно паслись лошадь с жеребёнком. Голова матери чуть касалась морды детёныша, а глаза были полны такой нежности и любви, что перехватывало сердце… Все очень просто и удивительно. Благодаря дяде Юре у меня сохранились замечательные фотографии того времени: я с вдохновенным блеском в глазах стою посредине комнаты бабушки Розы и читаю или пою перед моими любимыми слушателями…
У дяди Юры и тети Зи было замечательное, светлое хобби – со всего света они собирали ёжиков: мягкие, пластиковые, деревянные, стеклянные, фарфоровые, даже пластилиновые — они заполняли все полки и стеклянные шкафы в доме. Об их выставке как-то был снят документальный фильм. С тех пор ёжик — один из любимых моих животных и я очень люблю собирать различные игрушки из мест, где мне приходится бывать…
От дяди Юры я научилась очень важному правилу: доводить любое дело до конца, особенно если обещала его выполнить. Было это так: как-то в третьем классе нам поручили разыскать любого ветерана войны и взять у него интервью, т.е. пусть он или она расскажет нам какую-нибудь историю из своей фронтовой жизни. Я сначала дала легкомысленно слово, а потом испугалась. Как это сделать? В те времена я даже не знала точного значения слова «интервью». Свои печали я выложила дяде Юре, который поздно пришел с работы и, конечно, устал безмерно. Он серьёзно посмотрел на меня и сказал: «Надо выполнить – ты же обещала». Это было субботним вечером. Задание же надо было выполнить к понедельнику. В воскресенье утром дядя Юра поднялся рано и разбудил меня – пора, пойдём со мной. На плече его висела фотокамера, а я несла в руках его кассетный магнитофон — тогда это была редкость. Я знала только адрес и имя-отчество ветерана войны, которые нам «раздали» в школе. Бедная старушка, конечно, была слегка напугана, когда мы ввалились к ней в квартиру. Но дядя Юра объяснил ей важность и серьёзность моего задания и она поняла. Бабушка рассказывала военные истории, а дядя Юра записывал всё на магнитофон и делал ее фотографии. Потом мы пришли домой, я с магнитофона переписала всё на бумагу, а дядя Юра напечатал фотографии старушки в ванной. Надо ли говорить, что моё «интервью» было лучшим в школе?
О, Вы, друзья моего детства, света вам и огромная благодарность, за рождение Сада моей души!

Марина Владимова

5 комментариев

  • Алла Шабалдина

    Сплошное умиление и очарование! Мариночка, какая же ты СЧАСТЛИВАЯ!!!! Такой фундамент! Процветания твоему чудесному Саду!!!!!

  • Марина

    Спасибо, дорогая Аллочка, мне так приятно читать твой теплый отзыв!

  • Фарида Кривушенкова

    Мариночка, дорогая! С огромным удовольствием прочитала еще раз твои солнечные, наполненные светом и любовью рассказы.Спасибо тебе, моя милая. Буду ждать с нетерпением новых теплых историй и воспоминаний, которые наполняют сердце радостью и нежностью.

  • Марина

    Дорогая Фарида, спасибо за поддержку и понимание — света тебе и добра!

  • Now I feel stupid. That’s celerad it up for me

  • Добавить комментарий

    Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *